Скиталец Ларвеф. Повести - Страница 12

— Я этого не понимаю. И, кроме того, у меня нет основания не доверять своим чувствам. А чувства мне сказали, что она была здесь.

— Здесь была не она, а только ее отражение, ее информационный дублер.

— Не может быть. Смех был слишком реален. И слова… Отражение не может отвечать на вопросы. А в прошлый раз… Ведь я давно догадываюсь, что ты кого-то прячешь.

— Я прячу надежду.

— Надежду? Но с надеждой не разговаривают по ночам. Я слышал голос. Веяд, ты чего-то недоговариваешь, скрываешь от меня. Подумай, может, нам придется провести всю жизнь на этом островке. Помоги мне…

— В чем тебе помочь?

— Я сам не знаю, чего прошу. Может, и действительно то был только призрак…

Веяд ответил не сразу и странно, словно он отвечал не своему спутнику, а кому-то другому, неизвестному, от кого нельзя было ничего таить:

— И все-таки это был не призрак.

И сразу наступила тишина, напомнившая о бездне своей суровой бесконечностью, окружавшей этих двух дильнейцев и третье существо, не боявшееся ничего, даже бездны.

ЛОГИК АРИД

Эрон-младший в разговорах с сестрой слишком уж часто повторял это имя, имя логика и изобретателя, философа и инженера, которого звали Арид.

— Познакомь меня с ним, — сказала Эроя, — если он заслужил твои эпитеты и восторги, то он действительно незауряден.

И Эрон-младший познакомил сестру со своим помощником.

— Это Арид, — сказал он.

— Мой друг Арид. Посмотри, Эроя, на него. Этот ученый обогнал нас на полстолетия или даже на целый век. Он живет в другом тысячелетии. Как это ему удалось? Спроси его. Но он едва ли выдаст свой секрет.

— Бросьте, Эрон. Вы хотите бросить тень на мою реальность.

— Если бы я сомневался в вашей реальности, я бы не поручил вам проектировать логику искусственного мозга небывалой мощности.

Эроя с любопытством взглянула на Арида. Нет, он был слишком реален для дильнейца, избравшего своей специальностью изучение логики. Плотный, по-видимому склонный к полноте, он был больше похож на актера-комика, чем на философа. Наивное, чуточку плутоватое лицо взрослого ребенка. И смеялся он совсем по-детски, весь преображаясь и погружаясь в то удивительное состояние, истинный смысл которого до сих пор не удалось открыть. Что рождает смех? В чем сущность смешного? Об этом гадали мыслители еще на заре цивилизации. Но вот дильнейцы раскрыли сущность гравитации, происхождение жизни, но до сих пор не знают, что такое сущность смеха.

Правда, это никому не мешает смеяться.

— Чему вы так весело смеетесь? — спросила Эроя логика, когда ушел брат.

— Чему? Хотя бы тому, что сказал ваш уважаемый брат. Он верит в то, что действительно можно выпрыгнуть из своего времени и свить интеллектуальное гнездо в другом тысячелетии. Но птицы не вьют гнезда в вакууме, в абсолютной пустоте. Им нужна верхушка дерева, ветка или по крайней мере карниз дома. Моей мысли не на что опереться. Но ваш брат не хочет ни с чем считаться. Ему нужен мозг, искусственный мозг небывалой мощности. Но в чем суть этой мощи, только ли в силе логических способностей? Как вы это себе представляете, Эроя?

— Специалисты по изучению логики обычно лишены чувства юмора. Они слишком серьезны. Вы, Арид, по-видимому, представляете исключение.

— Благодарю за комплимент. Но вы не ответили на мой вопрос: в чем вы видите главную силу мозга? Только ли в логике?

— В умении видеть смешное и смеяться, — сказала Эроя скорее шутя, чем всерьез.

— Вы даже не представляете, как вы близки к правде. Мне думается, Эроя, без смешного не существует и истинно серьезного. Вы историк. Изучаете прошлое. А известно ли вам, когда дильнеец научился смеяться?

— Фольклор полон юморе. Он единственное свидетельство того, как мыслил древний дильнеец, если не считать пещерной живописи.

— Да, — сказал задумчиво логик Арид, — у историка преимущество перед ученым моей специальности. Вы можете судить о прошлом на основании точных фактов. Будущее же, в отличие от прошлого, не спешит сообщить нам о себе.

Мы не знаем, каким будет видение мира через много столетий. Я как-то сказал вашему уважаемому брату: первое, что совершит искусственный мозг, это то, что он расхохочется от души. Ведь ему многое покажется смешным и устаревшим, ему, понявшему суть вещей, отдаленных от нас завесой будущего.

— Чтобы весело смеяться, нужно иметь душу, чувства, ваш искусственный мозг будет бездушен, как всякая машина.

— Кто вам это сказал?

— Никто не говорил. Я его таким представляю.

— Я научу его смеяться. Но не станем гадать. У меня к вам просьба, Эроя.

Не могли бы вы познакомить меня со своим знаменитым отцом? Мне хотелось бы побывать в его лабораториях, посмотреть на результаты его последних работ.

— Отец всегда рад тем, кто интересуется экспериментальной энтомологией.

Если хотите отправиться к нему, не откладывайте это на завтра. Сегодня я обещала быть у него.

Арид и Эроя шли по берегу озера. Увлеченные беседой, они не обращали внимания на окружающий ландшафт, величественный и спокойный.

На песчаном берегу стоял вездеход. Расторопный водитель распахнул дверь в кабину.

— Ну что. Кик? — спросила Эроя автомата-водителя. — Небось скучал, ожидая меня?

— Нет, я не скучал. Да и вообще я не знаю, что такое скука.

— Скука — это временная утеря…

— Чего?

— Самого себя.

— Где?

— В образовавшемся психологическом вакууме. Растворение себя и вещей в монотонности времени.

— Я этого не могу понять, — сказал автомат. — Разве время бывает монотонным?