Иногда хотелось задержаться в одной точке трехмерного пространства, а не менять ее на другую. И все же было приятно подойти к окну и увидеть рядом озеро, то озеро, которое вчера было далеко.
Эроя проснулась рано и подошла к окну. Она подняла занавес и подумала: «Что же я увижу сегодня за окном?» Она взглянула. За окном стоял олень. Он стоял как бы вынутый из пространства. За ним не было никакого фона.
Он стоял, словно бы на облаке, отражаясь вместе с облаком в синей воде горного озера. Огромные детские влажные глаза оленя смотрели вдаль. Затем олень исчез и облако рассеялось. По-видимому, седоусый волшебник перенес домик Эрой на верхушку горы.
Эроя рассмеялась.
— Посмотри, Зара, — сказала она подруге, — до чего забывчив этот несносный старик. Третьего дня он тоже проделал с нами эту же штуку. Он начал повторяться.
По предписанию врача-стимулятолога Эрою и Зару направили в отделение биохимической стимуляции.
В обыкновенных условиях организм дильнейца химически обновляется за шестьдесят дней. Здесь, в этой камере, куда направили Эрою с подругой, молекулы клеток, кроме тех, из которых состоят нуклеиновые кислоты, должны были обновиться за несколько часов.
Эроя и Зара вышли из отделения биохимической стимуляции обновленными и посвежевшими.
— Мы ли это, Зара, — спросила Эроя, — или не мы?
— Духовно-мы, — ответила, смеясь, Зара. — Но химически-не мы.
Морфологически-мы, физически-не мы. Как же осуществляется единство между содержанием и формой?
— Спроси об этом врача.
Клетки биохимически обновились. Но было нечто важнее физического самочувствия-это духовное восприятие мира. Этим занималась сестра седоусого «волшебника», специалист в области изучения психического поля.
Эроя хотела отказаться от эксперимента, как это сделали многие отдыхающие, не пожелавшие освежать свое видение мира, но после непродолжительного раздумья решила: «Попробую! Чем я рискую?» И она рискнула.
Дверь камеры открылась, и Эроя села в кресло. Вдруг что-то случилось с миром. Планета шатнулась и как бы сдвинулась с места. Уж не превратилась ли снова Эроя в пчелу, как это случилось однажды в детстве?
Она слышала музыку, тихую музыку, которая перешла в шепот. Шепот сменился свистом утренней птицы. Этот свист, это мерцание звуков, этот птичий голос как бы сорвал занавес с бытия. У ног Эрой гремел ручей. И низко-низко, над самым холмом, висела радуга. С нее падали крупные капли дождя. Эроя кружилась вокруг цветка. Запах хмелил сознание. В нем был целый мир, как в мерцающих звуках птичьего пения. Пространство качалось возле самых глаз — синие, желтые, фиолетовые полосы.
И снова запела птица. Она щелкала, свистела, переливалась то весельем, то тоской, она превращала в звуки весь мир.
— Ну, как вы чувствуете себя? — спросил Эрою женский голос.
— Хорошо.
— На этот раз довольно.
Эроя вышла из камеры на лесную поляну. Теперь у нее было другое зрение, другое обоняние, другой слух. Ей словно подменили все чувства. Она смотрела на все вокруг, словно видела все в первый раз. Ее все поражало, но больше всего удивляли ее самые простые вещи: деревья, лица, слова и их способность облекать в звуки предметы и явления. Казалось, она появилась здесь, на Дильнее, с другой планеты.
В птичьем горле все еще щелкал и звенел свист. Птица пела в посвежевшем сознании Эрой.
— Ну что? Обновила свое психическое поле?
«Обновила… — подумала Эроя. — Какое это, в сущности, пошлое, ничего не говорящее слово!» — Я стала другой, — сказала Эроя, — и в то же время осталась той же самой.
— Я понимаю, — сказала Зара.
— Подвержена обновлению только та часть психического поля, которая не ведает памятью. Вот если бы обновление затронуло и память, тогда бы ты, выйдя из камеры, снова родилась. Ты бы стала другой личностью.
— Зачем же, Зара? Разве ты недовольна моим «Я» и вместо меня хотела бы видеть в моей оболочке другую сущность?
— Нет, нет! Зачем мне терять подругу ради неизвестного существа. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Но мы сейчас, кажется, живем с тобой в разных мирах. Я в мире обыденного, ты в сказочном мире обновленных и обостренных чувств.
В мире обновленных и обостренных чувств время длилось иначе. Кто сумел так растянуть мгновение, наполнить его новизной, свежестью и красотой?
Эроя подняла руку с часами к самому уху и прислушалась. Часы тикали, они отмеряли вечно куда-то спешащее, пульсирующее время. Но Эроино бытие словно пребывало в другом измерении. Шевелился лист на ветке. Полз муравей по тропе. Плыло облако в небе. Возле крутой скалы стоял вездеход.
Электронный водитель Кик полудремал-полубодрствовал, находясь на той границе, которая вечно соединяет и разделяет живое и неживое, вещь и личность.
— О чем ты сейчас думаешь. Кик? — спросила Эроя электронного водителя.
— Я размышляю о бренности всего живого, — важно сказал автомат.
— И куда же тебя завели твои опасные размышления?
— В метафизическую пропасть, в познавательное болото.
— Дай руку. Кик, я тебя вытащу из пропасти, извлеку из болота.
— Мне там хорошо.
— Ну, хватит болтать, хвастун. Отвези меня…
— Куда?
— А куда бы ты хотел меня сейчас доставить?
— У меня не хватает воображения. Я же автомат. У меня нет души.
— Ничего, Кик. Я тебе достану душу. И приключу к твоей программе. А пока доставь меня к брату, в его лабораторный городок. Он мне нужен…
— Вам нужен не брат, — сказал Кик строго, — а логик Арид.