Скиталец Ларвеф. Повести - Страница 35


К оглавлению

35

Потом запел женский голос. Он пел o великой победе над косными силами природы. Казалось, это пела сама Дильнея, устремленная в дали будущего.

— Вы не хотите хотя бы на десять минут обрести то, что обрели они? — Арид показал на танцующие пары.

— Хочу, — сказала Эроя.

И только они вступили на площадку в сферу действия антигравитационного устройства, как обрели легкость. Они несли себя по воздуху, едва касаясь пола, почти сливаясь с музыкой. Это было похоже на сновидение.

— Посмотрите, — шепнул Арид, — на танцующую пару рядом с нами.

Эроя оглянулась и увидела Физу и Математика. У Математика было такое выражение лица, словно он и здесь, танцуя, продолжал вычислять. Но Физа Фи была счастлива.

Десять тысяч танцующих пар. Под ногами у них бушующая стихия, море, волны.

А над головами Вселенная.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

— Кик, — спросила Эроя, — ты знаешь, где нужно остановить вездеход?

— Знаю, — ответил электронный водитель. — Возле дворца дискуссий и споров.

— Ты не ошибся, Кик. Но откуда тебе это известно?

— Я научился угадывать ваши желания.

— Научился или тебя научили?

— Зачем вы напоминаете мне об этом? — сказал обиженно автомат. — Но вы не даете мне забыть и забыться. Почему? Я знаю, что когда меня в прошлый раз ремонтировали, то немножко изменили мою программу, включили в нее телепатическое устройство. Да, эту самую телепатию, которую так не любит ваш брат Эрон-младший.

— Тебе и это известно?

— Мне все известно. Решительно все.

— Не притворяйся всезнайкой. Кик. Ты всегда был скромным и славным малым.

— Был и остался.

— Но ты не должен слушать и запоминать то, о чем при тебе говорят. Ты же только автомат.

— Автомату иногда тоже может быть скучно.

— Это для меня ново. Раньше ты никогда не жаловался на скуку.

По-видимому, не в полной исправности телепатическое устройство. Чужие чувства и желания ты принимаешь за свои. Не забудь остановить вездеход возле дворца споров.

— Разве я когда-нибудь что-нибудь забывал?

Водитель включил механизм торможения.

Арид и Эроя вошли в переполненный зал как раз в ту минуту, когда выступавший оратор упомянул имя Эрона-младшего. Это был высокий дильнеец с одутловатым лицом и широкими, размашистыми жестами. И в жестах и в лице было что-то неуловимо знакомое. «Чем-то похож на моего брата, — подумала Эроя.

— И в то же время совершенно ему противоположен».

— Я буду возражать Эрону-младшему, — выкрикнул оратор. — Я буду возражать ему даже на смертном одре, даже после своей смерти в статьях и книгах, да, даже после смерти…

— Не волнуйтесь! Вам отсрочат вашу смерть, — сказал кто-то из сидевших в зале.

— Я не приму этого подарка от Эрона-младшего. Я не нуждаюсь в отсрочке.

— Жестом и мимикой он показал, как он отвергает и отталкивает протянутую ему в подарок жизнь. — Я отвергаю это сомнительное счастье!

Отвергаю!

— Кто это? — тихо спросила Эроя сидящего рядом Арида.

— Телепат Монес, кто же еще! Старый демагог, яростный противник вашего брата.

— Вспоминаю. Брат мне говорил о нем как о своем двойнике. Но сходство не так уж велико.

Лицо Монеса стало багровым. По-видимому, оратору не понравилась реплика, брошенная из зала.

— Я возражал против этой затеи, — продолжал он, — но общество не вняло моим словам. Вернемся же к главной идее Эрона-младшего. Еще в прошлом тысячелетии знаменитый художник Гочнив бросил в огонь свои автопортреты.

Он считал, что в далеком будущем искусство, соединив свои усилия с наукой и техникой, сумеет перейти через ту грань, которая отделяет изображение от оригинала, портрет от портретируемого. Странная мысль! Художник считал, что не следует останавливать миг, а дать ему возможность длиться как в жизни. Современники, да и последующие поколения отнеслись к идее Гочнива как к причуде. Никто не думал, что найдутся ученые, которые попытаются реализовать эту неосуществимую мечту. В ту эпоху, когда жил художник Гочнив, не существовало кинематографа. Может быть. Гочнив мечтал о нем?

Ведь в кинематографе изображение двигалось, дышало, говорило. Но ведь это была только иллюзия.

Не об иллюзии же мечтал Гочнив. В его век многие тосковали об абсолюте, потому что не имели представления о законах больших чисел, о гибких и далеких от абсолюта законах вероятностей. Но вот двести лет назад наступил век кибернетики. Мыслители и ученые стали смотреть на все живое как на инструмент информации и связи. Такого рода однобокость таила в себе опасность. Что означает попытка Эрона-младшего и его школы создать информационную копию личности? Прежде всего смысл каждой личности и заключается в том, что она не нуждается в копии. Размноженная репродуцированная личность — что же это такое? Эрон-младший, в сущности, уклонился от ответа. Тот, кто внимательно читал его главный труд «Электронный портрет как психическое воспроизведение личности», не мог не обратить внимания на странный факт, что автор рассматривает свое изобретение как завершение эволюционного процесса информации-жест, слово, рисунок, кино, телеизображение и так далее вплоть до создания электронного двойника личности, точной копии духовной жизни оригинала. Но где же логика? Портрет всегда был только портретом, даже если он говорил, смеялся, плакал, как это было на экране дневного кино. Затем, по мнению Эрона-младшего, произошел диалектический скачок. Развитие науки и техники позволило в какой-то мере слить портрет с оригиналом, перебросить мост через ту пропасть, перед которой всегда останавливалась даже самая дерзкая мысль. В лабораториях Эрона-младшего были созданы информационные копии личности. Одна из этих копий была послана вместе с космической экспедицией в далекое путешествие. Экспедиция не вернулась, и проверить, как действовала информационная копия оставшейся на Дильнее личности, до сих пор не удалось. Те же копии, которые были подвергнуты проверке, не оправдали надежд их изобретателя. Я знаю одного дильнейца, который дал подвергнуть себя электронному воспроизведению. Он пошел на это ради развития науки и техники. С этого дильнейца (имя его мне не хотелось бы здесь называть) сделано было три копии. И все они получились разными, еще раз подтвердив бесспорную и незыблемую истину, что личность неповторима.

35